иногда берешь в руки карандаш, а он превращается в мох

Жил-был Хапрь*. Он был такой… непохожий ни на кого. Он был такой, каким может быть только он — Хапрь. Его даже сравнить было не с кем. Издалека, при плохом освещении, его можно было принять за розу… Но это была не роза, это был Хапрь.  Вблизи, при ярком свете, его можно было спутать с куполом церкви…. Но не было ни купола, ни, тем более, церкви. Это был все тот же Хапрь. Его голос иногда сливался с громом небесным, а иногда напоминал шепот ветра. Он был одновременно и добрым, и злым, но всегда индивидуальностью. Например, он не был добрым, но не был злым. Однако, при этом, он не был и равнодушным. Он был третьим по отношению к добру и злу. Он всегда оставался одинаковым в своей индивидуальности, но одновременно с этим, его одинаковость всегда была разной. 
…много можно рассказывать о нем, но это не прибавит ровно никакого дополнительного знания за исключением того, что это — Хапрь.
Он спас меня. Любопытство всех переключилось на него, поэтому мне удалось ускользнуть от пристального внимания людей, и уйти в тень, откуда можно было спокойно наблюдать за всем происходящим и делать соответствующие выводы. 
Хапрь все изменил, но не потому, что что-то делал, а  потому, что именно он никогда ничего не делал, но везде присутствовал. Лишь он один дал понять внимательным, что делание ничего не меняет, а мир изменяется только созерцанием. Потому что смущается мир от единственно мудрого взгляда того, кто ничего не делает. 
Это было откровение. И имя было у откровения. Странное имя, ранее не слышанное. Но оно было. 
Когда я выздоровел, то не помнил содержания кошмара, в который был погружен в беспамятстве лихорадки. Помнил я только одно. Имя. 
Хапрь…

Примечание:
*По одной из версий, о которой мне рассказал многослойный реставратор туалетной бумаги, Хапрь был двоюродным  братом Идиосланского Фан-Креатита. Но, как выяснилось позже, это было не так. У Идиосланского Фан-Креатита не было двоюродного брата, потому что и его самого не было. 


Добавить комментарий