Утро. Я открываю глаза от звона пиликающего сигнала на телефоне и ничего не понимаю. Рукой дотягиваюсь до мобильника и нажимаю «стоп». Тупо смотрю в потолок. Сказать самому себе о том, что я не узнаю место своего просыпания, как-то не решаюсь. Боязно. Я лежу  на большой кровати, рядом зашевелилось одеяло, я с еще большим страхом смотрю влево. Перегидрольные спутанные волосы на женской голове. Атас…

— Что, уже семь? – голос рядом лежащей женщины не кажется мне знакомым.

— Семь, — соглашаюсь я, с большим трудом стараясь успокоиться.

— Ну, вставай, чайник поди поставь, — женщина садится на постели, вытягивая руки вверх. Располневшая женщина лет сорока пяти, лицо опухло от сна. Под глазами следы нестертой на ночь туши для ресниц.

«Если я вчера напился, то с ней я никак не мог оказаться в одной постели, но судя по всему, если я до сих пор не узнаю даже этого потолка, то иного объяснения у меня просто быть не может. А хотя, бывает ведь потеря памяти, может, я головой ударился?»

— Мам? – в комнату заглядывает парень лет двадцати. — Где мой свитер?

— А почему я не спрашиваю, где мои колготки, а? – женщина неприятно завизжала. — Можно следить самим за передвижением ваших вещей? Что отец, что сын — как свиньи. Где бросил  — там и валяется, я не трогала твой свитер!

— Па, не видал? – шепотом обращается парень ко мне.

«Нет», — мотаю головой. Встав с постели, обнаруживаю свое тело в семейных трусах, и просто схожу с ума. Судя по всему, это — моя жена, а это  — мой сын. Прохожу на кухню, мимоходом запоминая расположение комнат в квартире и разглядывая все, что попадается на пути.

Зашел в ванную, взглянув в зеркало. Это я. Я не вспомнил себя и не узнал. Я констатировал факт самому себе, что вот человек, и я —  в нем. Вот зеркало, а это — я, выходит.

На кухне какие-то банки на подоконнике, все заставлено, в холодильнике тоже, какие-то тарелки с едой, пакеты — как-то все неприятно. Нашел колбасу, вытащил на стол. Поставил чайник, стал соображать, где тут может быть хлеб.

Женщина зашла на кухню следом, достала чашки. Я смотрю на нее. Судя по сыну и ее приблизительному возрасту, мы прожили с ней много лет. Смотрю внимательно, следов симпатии к ней даже не могу в себе отыскать.

— Что расселся, времени, что ли, вагон? Чашки вон ополосни! – все также неприятно командует она мне.

Я молча прохожу к раковине, послушно беру грязные чашки со вчерашним чаем, начинаю их мыть.

— Еще полбанки «фэйри» вылей туда! – женщина выхватывает у меня чашки, выливает воду, ставит на стол и, спохватившись, бежит за чем-то в комнату.

Парень, вероятно нашедший свой свитер, заскакивает на кухню, открывает холодильник, достает ножку курицы из сковородки, и, вытерев жирные руки о чистое полотенце, оставив мгновенные безобразные пятна на нем, жуя, уходит в коридор, откуда раздается:

— Па, до метро довезешь?

— Ммм… — пока я замялся с ответом, ему кто-то позвонил.

— Не надо! Всем — пока! – тут же крикнул он, хлопнув дверью. Я прошел обратно в спальню, увидал вещи на стуле. Решив, что они, очевидно, мои, я оделся.

— Что же ты кофе не налил? — опять этот визг. Невыносимо уже, кажется,сейчас взорвусь.

В коридоре вижу свои, наверное, свои ботинки, начинаю обуваться, не имея представления, куда идти дальше порога квартиры.

— Вечером картошки купи, – кричит опять эта женщина. — Купи картошки!!!

Я молча выхожу в подъезд, запоминая номер квартиры. Ничего в моей памяти не проснулось. Абсолютно ничего. Роюсь по карманам, достаю документы, читаю свое имя, семейное положение. Смотрю на телефоне дату, потом опять заглядываю в паспорт. Оказывается, мне сорок четыре года. Думал больше, судя по ней и своему отражению в зеркале. Сыну — восемнадцать.

Во внутреннем кармане документы на машину:  запоминаю марку, номер, и выхожу на улицу. Опять никаких проблесков в памяти. Оглядываю стоящие рядом машины, вижу ту, которая по документам, вроде моя. Хочется закурить, ищу в карманах, но ничего нет. Очевидно, я не курю. Открыл машину, соображая, умею ли я водить.  Но, сев, уверенно чувствую педали под ногами. Кажется, умею. Открываю бардачок, там тоже всякое барахло, карта Москвы и области, какой-то еще бумажный мусор, отвертка, очки. Пачка сигарет. Это уже хорошо, значит, я курю. Прикуриваю.

«Фу, гадость! Нет, наверное, если я и курю, то не такое дерьмо», —  оглядываю машину. Пятилетняя иномарка не очень ухоженного вида, в салоне грязно. Встаю, вытряхиваю коврики. Ищу тряпку, чтобы протереть запотевшее стекло.

Вижу женщину из моей постели. Женщина вышла из подъезда, махнув мне, опять орет:

— Картошки купи!!!

И сворачивает куда-то во дворы. Идет как утка, переваливая жиром на полных ногах.

«Пожалуй, все-таки, закурю», — роюсь по карманам брюк: денег —  рублей четыреста, ключи. А вот пропуск лежит в бумажнике. На минутку закрываю глаза, не успев прочитать, и пытаюсь представить себя, кем бы я мог работать.

Глухо. Нет у меня воображения. Ладно, сейчас узнаем. Не узнали. Облом. Название фирмы и фотография, а должности не написано.

Звонит телефон. Имя, высвеченное на экране, естественно, тоже мне ни о чем не говорит.

— Да, – говорю я.

— Слушай скорее, гони сейчас в Егорьевск, там пришли машины. Три фуры. Счета забери там, оплати. И назад. Посмотри, что за кожа пришла, хорошее ли качество. Нормальная должна быть. Короче, на фабрику езжай, если все нормально, то оплачивай. Проверь только лично, все ли на месте, а то будет, как тогда.

— А где? – робко вставляю я.

— Что «где»? На фабрику гони, забери счета. Все! На связи!

Еще б знать, где я. В Москве, судя по прописке. И куда я поеду сейчас, мне интересно? На какую, к чертям, фабрику? А вон, сумка стоит. Роюсь там. На бумагах читаю реквизиты. Нашел и адрес фабрики. Ну, поеду тогда. Надо кофе все-таки попить, уже под ложечкой сосет.

Добрался до фабрики, там мне быстро все всучили и даже узнали.  Только подъехал к воротам, подошел мужчина, по имени назвал, в общем, обошлось. Фуры эти открыл. Ну, посмотрел я. Количество по бумагам сошлось, а качество, вот уж не знаю. Кожа и кожа, ничего в ней не понимаю, во всяком случае, в моем беспамятном состоянии. К машине привык на втором часу езды. Даже если бы я потерял память, руки и ноги должны были бы помнить. А тут, как в первый раз. Приехал назад уже к вечеру. Устал как собака, ползти по этим дорогам раздолбанным.

Поднялся по лестнице, открыл дверь. Снимаю обувь и вспоминаю про картошку, но уже поздно. Женщина вспомнила на секунду ранее. Я стою и смотрю на нее. Внимательно. Она с картошки уже на жизнь съехала, о которой мне совсем неинтересно стало слушать. Мне почему-то страшно стало. За себя. Прошел на кухню. Пельмени варятся. Хорошо. Обошел квартиру. Обычная мебель, ничего такого нет.

Поел, память не пришла, а сердце заболело. Сильно так. Сдавило грудную клетку. Пошел в спальню, лег, сжавшись. Очень больно.

*****

Утро. Просыпаюсь, смотрю налево, ожидая снова ее увидеть. Стена. Оглядываюсь —  я на диване. В одежде, причем. Голова раскалывается. Во рту —  пакостно. На столике стоит начатая бутылка пива. Комната вообще не та. И я вообще не тот. Не как вчера. Вскакиваю испуганно. Себя оглядываю, ищу зеркало. Нашел в коридоре во весь рост в дверце шкафа-купе. Передо мной стоит парень лет двадцати пяти с растрепанными светлыми волосами. Вспоминаю, что вчера волосы темные были. Обалдеть. Слышу детский плач. Из дальней комнаты выходит молодая женщина с девочкой на руках. Ребенок хнычет.

— Как футбол? А мы не слышали, как ты пришел. Напились все-таки?- воркуя, целует она меня в щеку. — Подержи ее, я в туалет схожу. Вещи скинь в ванную, все измял, стирать надо.

Ребенок успокаивается. Девочка как девочка. Женщина-то  несравненно лучше, чем вчерашняя, и  намного моложе. Но опять, все они мне как посторонние. Хожу с ребенком на руках по квартире. Эта —  получше. Три комнаты, мебель дорогая. А я кто? Иду рыться в карманах, дабы прочитать о себе. Ага, мне двадцать восемь лет, а детей двое. Еще пацан есть, семи лет. И где же он? А хотя, ладно, сейчас лучше бы таблетки от головы найти. Или пиво допить? Пиво лучше, а в холодильнике еще пару бутылок холодных. Хорошо…

Где телефон? В куртке. Четыре сообщения  непрочитанных, открываю. Вот это да… По-моему, у меня не только жена есть. И не только двое детей, тут, похоже, в последней смс-ке третий наклевывается. А что у нас в календаре? Странно, суббота, хоть не надо париться о том, где я работаю и допить пиво в холодильнике. День-то, кстати, следующий за вчерашним. Пойду еще раз на себя гляну. Стучу мимоходом в ванную.

— Ты умерла там?

— Иду, я в машинку белье закину и иду.

Нет, квартира мне определенно нравится. В спальне компьютер стоит, рядом еще один разобранный, всякие железки от него валяются. Наверное, я в этом что-то понимаю, или понимал до сегодняшнего дня. Сейчас только могу сказать, что это детали системного блока и не более того. Телефон зазвонил в руках у меня.

— Алло?

— Если ты сегодня же не придешь, пожалеешь, — шипит женский приятный голос.

— Приду вечером, — торопливо говорю я и отключаю телефон.

Вышла из ванной она, забрала притихшего ребенка у меня из рук.

— Пойдем на кухню, я кашу сварю, чай попьем, — говорит она, ласково прижимаясь ко мне. Сморю на нее. Приятная. Очень приятная. Слишком приятная. Для кухни. Вот в спальне в самый бы раз, надо мультики поставить ребенку-то. Пусть посидит в манеже.

Вот и славно. Эта жизнь лучше. Голова прошла совсем. Просыпаюсь от шума и возни, глаза открываю: детей прибавилось, вот и сын, смотрю, тоже ничего родного не вижу. Но этот лучше, чем вчерашний.

— Идите есть, — слышу из кухни. — Обедать идите все.

Встаю, беру с ковра девочку, забыл, как ее зовут, надо еще раз в паспорте посмотреть. Фу, блин, обслюнявила меня всего. Сажаю в детский стульчик. Сажусь есть. Да, суп не ахти, в спальне-то получше было. Ну ладно, майонезу добавлю побольше, сойдет и так.

— Мать еще вечером придет, их заберет на ночь. Пашка с Ленкой зайдут. Сходи, купи чего-нибудь?

— Чего?

— Не знаю, нам вина возьми, а вы  — что будете, то и бери.

Вечером пришла молодая пара. Чего-то смеются, разговаривают, мне вообще не интересно и не смешно. На третьей стопке мне что-то тошно стало и от этой жизни, а может водка левая была. Приходила женщина пожилая, вроде мать моя, детей забрала. Ничего и никого я в ней не признал. Душно что-то стало. Вышел на балкон, уже темно на улице. Тут меня осенила мысль о ночи. И о следующем утре. Как-то тревожно стало. Потом вроде успокоился, здесь, хоть и лучше, а все одно – не мое.

Открыли вторую бутылку. Телевизор поплыл у меня перед глазами. Голову сдавило. Кто-то закричал. Я чувствовал, как обессиленно сползаю с дивана, голова просто сжимается. Очень больно.

*****

Утро. Открываю глаза. Доски над головой. Лежу, вставать неохота. Вытягиваю ноги и руки. Тут уж я вскочил, как руки вытянул и увидел. Я старик!!! Где тут зеркало?!

Вот оно, над умывальником, водопровода нет. Да, да, вот это да! И это я? Старик?! Ну, на хрен! Я не хочу! Не хочу!!! Хоть реви, хоть харакири делай. Пришел вроде в себя. До вечера доживу как-нибудь, а утром должно все измениться.

Что там на кухне? Хлеб деревянный, не откусишь. Да и кусать нечем, зубы через один, через два. Не помереть бы до вечера-то от такой жизни. А где бабка моя?

А вот она —  в рамочке висит с черной косой ленточкой внизу. Пожрать бы. В шкафу столетней давности, такой же древности крупы. Вообще не представляю, как кашу варить. Лучше хлеб помочу в чае, что ли. Огород большой, картошкой все засажено. Вот это я варить умею.

Поел — полегчало. Баня есть в огороде, растопил вроде. Пошел, стал раздеваться, стошнило. Не могу я на это тело смотреть, хоть и я в нем сейчас. В конце огорода улья стоят. Я близко не стал подходить, не рискнул. Значит, мед должен быть. Но, мне кажется, я его не люблю. Соседей не видал. Денег в доме не нашел. Холодильника не было. Телевизор не цветной, и один канал только. После обеда гроза началась, так электричество отключилось. Так воскресенье и прошло. Скорее улегся спать в кровать. Лежал, лежал, ворочался. Встал воды попить. Не спится. Я нервничать начал: а ну, как не усну? Нашел валерьянку, выпил, опять лег. Лежу, как идиот — сна ни в одном глазу нет. Понимаю, что не смотрел документы, и ни имени, ни возраста, ничего не знаю о себе. Ну и ладно, не очень мне это и интересно. Вообще, неинтересно. Да когда же я усну? Опять сверкает на улице гроза. В уборную пойду, доковыляю. Трава мокрая. Хорошо, калоши у меня, правда, ноги еле волочатся. Вот на фига до таких лет жить? Сверкнуло, громыхнуло. А что  я, собственно, в уборную прусь? Кто меня тут видит? Сверкнуло прямо во мне, я не успел ничего подумать, кроме того, что стало дико больно. Очень больно.

*****

Понедельник был очень мокрый. И я был вечно мокрый, как в сауне прел, зато передо мной была целый день обнаженная женская грудь. Какой дурак  эти памперсы придумал? Чтоб ему в них самому лежать после «большого дела»! Очень хотелось почесать одно место, но руки, почему-то, не слушались, а глаза вновь слипались, не успев открыться. Из груди что-то текло, но та-акой струйкой, что челюсти от напряжения стало к вечеру уже сводить, а я так и не наелся, или не наелась, кто его знает, что там под памперсом было. А звали меня целый день какими-то прозвищами, так что я не понял, кто я. И вечером просто отрубился от усталости, засосав кулак во рту от голода, дыхание перехватило, я попытался вздохнуть носом, но он не дышал. Стало знакомо. Очень больно.

*****

Во вторник разбудили — это я дни посчитал. Жена? Нет, мать. Не пойду никуда, притвориться, что болит живот, легче легкого. Вот так. Ушла, напичкав таблетками, и уже пять раз позвонила за час. Обошел квартиру, отца нет. Брат есть, старший. Но утром я его не видел. Полистал фотографии. Неинтересно, зато на кухне хорошо. Готовят тут неплохо. Я впервые вкусно и досыта поел. Курить охота. Включил компьютер, пока грузился, тетрадки посмотрел. Во втором классе я. Глаза только мне не понравились. Черные. Или карие, не люблю я карие глаза. Сигарет в доме не было. Поиграл в компьютер. Скучно стало. Почитал книжки, тоже не весело. Что делать-то? Пошел погулял, еще тоскливее стало. Пришел, завалился на диван ждать ночи. А время, как остановилось. Смотрю, а оно вообще не двигается.

Вечером мать пришла. Глядя, что я валяюсь, скорую вызвала. Тетка в синей форме, меня пощупав везде, ничего не нашла, но укол болючий вколола, зараза. Скука смертная. От укола что-то в сон потянуло и в жар одновременно, как будто кожа плавиться стала от огня, который внутри начал гореть. Становилось все больнее, мать стала метаться по комнате и звать меня. Я хотел сказать, что нормально все, но язык, почему-то, больше рта стал. И стало больно. Я обрадовался.  Очень больно.

*****

Такой подлости я от среды не ожидал, пол сменили. Минут пять себя разглядывал в зеркало, блин. Черт  знает, что такое! С такой внешностью и фигурой вообще рождаться нельзя!

И в паспорт смотреть не надо, там никогда в жизни не появится семейное положение. А, ну и хорошо. Мне все-таки, кажется, я – мужик. Или я уже привык за эти дни чувствовать себя мужчиной? Короче, неизвестно. Целый день валялся у телевизора  в жестокой депрессии. К обеду в магазин сходил, купил на фиг, бутылку коньяка и пельмени, и пивка на утро, мало ли чего. Вдруг утро  подведет? Не дай бог, конечно!!! Продавщица, видимо, была знакомой или соседкой. Глаза вытаращила, которые чуть из орбит не вылезли, дура, когда я ей сказал, что купить хочу.

С коньяком повеселее стало. Попробовал накраситься и причесаться, но вышло хуже, но смешнее, чем было. Мыться пойду. Все поприятнее мыть себя, чем тогда в воскресенье в баньку сходил… Коньяк закончился, а вечер еще не наступил, а там пиво ведь еще должно быть. Вылезаю из ванной, ступаю мокрой ногой на кафельный скользкий пол… Затылок. Очень больно.

*****

Зеваю, открываю глаза… тьфу! Я — кошка, не, кот. Висят, родимые. Ну и где мы? В доме. Большой дом, три этажа. Баба  какая-то знаменитая, хозяйка. Вот миски, хорошо, хоть не кошачьей едой кормит. В одной рыба лежит сырая, правда, зато в другой —  теплая молочная каша. Дома никого нет. Ни хлеба не отрезать, ни холодильник не открыть!  А вот, печенье на столе, соленое. Пить охота. Ну и где воды взять? В бокал, где сок оставался, морда не пролезла, пришлось опрокидывать и со стола слизывать. Попробовал умыться, как кошки. Сел перед зеркалом. Получилось, надо же! Но после замучился шерстью плеваться.

В форточку и на улицу. Прыгать удобно на дерево. Раз, два, когтями цепляешься и тело подтягиваешь. Здорово! Сорвался только пару раз, отшиб ногу, лапу заднюю. Смеркаться стало.

Честно говоря, я больше не могу. Я устал, и мне ничего не охота, ни мужиком, ни бабой, ни кошкой, ни птичкой. Один вопрос: как это все прекратить? Другой вопрос о том, кто же я, и кем я был, больше меня не интересует. Отпал как-то. Возвращаюсь в дом. Спать я больше не буду. Хватит с меня этой карусели. Где у нее тут лекарства? Вот  какие-то таблетки. Но ничего подходящего нет, к тому же они горькие, и без воды много не сожрешь.

С третьего этажа видна дорога, по которой машины носятся. Ну вот, тогда хоть так. Все! Не хочу больше!!! Пожалуйста, умоляю того, кто это все делает.

Разгоняюсь, прыгаю через перила и лечу, недолго, правда.

*****

Ура, я больше не проснулся, слава богу.